Я попал в госпиталь (Госпиталь для ветеранов войн) 5 сентября 2023 года во вторник. Это была очередная, далеко не первая, история моей социально-полезной некоммерческой работы, которую я время от времени для себя или придумываю сам, или сталкиваюсь с ситуацией, которую расцениваю, как интересную задачу, в которой обязательно должен разобраться*. Так и ситуация, развернувшаяся в стране в 2022 году кроме социального кризиса, создала задачку, решение которой было бы невозможно без наличия военных действий и их последствий. И как бы цинично это не звучало, везде есть свои минусы, но и плюсы тоже – диалектика.
Что за задачу я увидел в этот раз, и почему с таким запозданием принялся за её решение? С начала военных действий для меня стало очевидно, что предстоит массовая работа по реабилитации населения задетого этой войной, особенно военных, особенно тех, кто попал в «мясорубку», эпицентр военных действий. Я и до этого, общаясь со знакомыми офицерами, имел представление о том, что творится после реформ с военной психиатрией и психотерапией (знал про их фактическое отсутствие). А когда начались боевые действия и после «частичной мобилизации» обратно хлынул поток демобилизованных комбатантов с ранениями различной тяжести (ещё до нового 2023 года), контузиями, психопатологическими синдромами и разной формой социальной дизадаптации, стало окончательно понятно, какие социальные последствия будут у этой «маленькой победоносной»** …
Мои знакомые, регулярно возившие гуманитарную помощь «за ленточки» предлагали съездить в госпитали «экстренной хирургии» (фактически военно-полевые), куда эвакуируют раненых, но туда я не попал… не успел до смены командования, которое закрыло такую возможность. Зато туда попал мой друг и коллега, пусть не на долго, но с неизгладимыми впечатлениями. Об этом будет в одной из следующих заметок… И военные госпитали на «большой земле» тоже перестали пускать гражданских специалистов. Пришлось ждать больше полугода, чтобы инертная машина военной логистики определилась с распределением раненых военных. За это время даже появилась президентская программа и волонтёрское движение по психологической помощи комбатантам, которая работала централизовано… но только по Москве. Тем не менее в неё включались неравнодушные люди и из других городов. И только к концу лета гражданские госпитали, в том числе и Госпиталь для Ветеранов Войн Санкт-Петербурга, определились с возможностью работы с волонтёрами.
И вот сентябрьский вторник, 9.30. Я стою у госпиталя, жду своего нового куратора, чтобы пройти собеседование у начмеда и начальника охраны, и наконец-то приступить к работе. Сразу после знакомства с администрацией и врачами реанимационного отделения я отправился знакомиться с условиями работы. Я договорился о посещении госпиталя раз в неделю на полный рабочий день и в тот же день принялся за работу. В общем, «с места в карьер»… Ожидания мои оправдались более чем, но не прогнозы относительно того, с чем мне придётся работать. Хотя в пособиях по «Организации психиатрической помощи военнослужащим в условиях вооружённого конфликта»*** все задачи указаны. Я, почему-то, решил, что главным вопросом, который придётся решать будут аффективные нарушения, полученные в результате военных действий и ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство)****. Но нет, главными вопросами оказались болевой синдром и фантомные конечности (фантомные боли)*****. И лишь во вторую очередь пресловутое ПТСР. Но все это стало понятно скорее в два следующих посещения. А в этот день мне предстояло осмотреться, понять в каких условиях предстоит работать и посмотреть, что можно сделать с тремя больными, предложенными моим куратором. Ещё был один неплановый…
Первые трое больных, находились в реанимационном отделении. Сначала мне был предложен пациент скорее в качестве примера и возможной экспертной оценки, поскольку вёл себя неадекватно и скандально, прежде чем неожиданно угодить в реанимацию с внезапной остановкой сердца на фоне обнаруженной брадикардии (там в реанимации обнаружили). После выхода из клинической смерти он продолжил вести себя неадекватно и агрессивно. Моё участие как психотерапевта там не понадобилось, лишь оценка и рекомендации, тем более, что больной отказался от моей помощи.
У второго было пулевое ранение в живот и контузия. По совокупности пребывания во всех госпиталях, лечился он полтора месяца, и ему было сделано несколько операций. Но кроме хирургических проблем у него были явные психопатологические нарушения: проблемы со сном, кошмары, неконтролируемая вспыльчивость, постоянная тошнота и полное отсутствие аппетита. Это был совсем истощённый мужчина, как будто наэлектризованный своим беспомощным состоянием, срывающийся на свою родственницу, которая в тот момент посещала его, умоляющий о снотворном. И даже под препаратами его сон был поверхностным, а дозировку в его состоянии было опасно повышать. По итогу, в течение последующего месяца, я провел ему три сеанса гипносуггестивной терапии. После первого у него восстановился сон, во второй раз я с ним встретился уже в общей палате и после второго сеанса у него полностью восстановился аппетит и прошла апатия. Третий сеанс был скорее контрольным, последний раз мы встретились в реабилитационном отделении, где он уже ни на что не жаловался, хотя лечащий врач говорила, что он недостаточно активен во время реабилитационных процедур.
Третий больной сам попросил стабилизировать его сон, когда увидел, что я провожу его соседу сеанс гипносуггестивной терапии на стабилизацию сна. У этого были множественные ранения в ноги и живот, нарушен сон и кошмары. Я общался с этим моим пациентом уже через полтора месяца – одного сеанса хватило, чтобы сон стал стабильным, а кошмары больше не снились.
Последним предложенным мне больным, также в реанимации, был доброволец, полностью потерявший слух с ампутированными обеими ногами и рукой до плеча. И в таких (госпитальных) условиях, при невозможности вербальной коммуникации, без возможности невербальных манипуляций (больной лежачий и зафиксированный), я точно ничего не смог бы сделать, поэтому осталось только пожать плечами…
Так прошёл мой первый день в госпитале.
Первый и последний случаи, конечно, были интересными примерами из серии «а ты придумай что можно сделать», но, как оказалось в дальнейшем, единственными, где я просто развёл руками. Дальнейшая работа в госпитале была значительно продуктивнее и бодрее, но и более рутинно.
*Краткая справка о других социальных проектах по порядку: 1. сотрудничество с соцслужбами г. Костромы (работа с соцработниками по профилактике выгорания, групповая и индивидуальная работа с пожилыми людьми; 2. сотрудничество со спортивным комитетом г. Костромы, комитетами молодёжи и инвалидов г. Костромы; 3. сотрудничество на постоянной основе с реабилитационным клубом «Феникс» г. СПб (реабилитация инвалидов по ПНД)… есть и другие.
**Американские исследования последствий первой войны в Ираке показали, что ПТСР наблюдается более чем в 30% среди всего населения спустя 2,5 года после окончания военных действий (эпидемиология ПТСР по популяции в среднем около 3%). Наибольший эффект военные действия при этом произвели на подростков (ПТСР у 44% данной выборки). А среди людей, непосредственно переживших опыт катастрофы или находившихся в эпицентре боевых действий, наличие ПТСР оценивается по различным случаям от 50 до 80%.
***Под ред. Ю.А. Александровского и Н.Г. Незнанова. Психиатрия. Национальное руководство. – М.: Издательская группа «ГЭОТАР-Медиа», 2020 – С. 165-167.
****По международной классификации болезней (МКБ 10) проходит под кодом F43.1 (посттравматическое стрессовое расстройство), как хроническое отсроченное психическое расстройство, связанное с реакцией на тяжёлый стресс и нарушением адаптации.
***** По международной классификации болезней (МКБ 10) проходит под кодировками G54.6 и G54.7 как синдром фантома конечности с болью и синдром фантома конечности без боли. И, хотя, это относится к неврологическим явлениям, психотерапия здесь – наиболее эффективный инструмент.
⇐ 2 ⇒
Привет. Тестовый коммент
Очень содержательно)