Типичный оккультист не желает быть, как другие, лишь скромным, простым исследователем и точным экспериментатором. Он слишком дорожит своими грезами и предвзятыми теориями, которыми тешится его расстроенное воображение.
Положим, вы берете оккультиста, разбиваете его слабые аргументы, показываете всю бедность его доказательств; вы напрасно требуете от него или доказательств логических, или твердо установленных явлений. С полным основанием вы считаете его побежденным и убежденным; конечно, так оно и есть. В запасе у него остается только одна увертка. Оккультист прячется за великие клятвы, данные, по его словам, тем тайным обществам, где он состоит членом, тем самым упрекая вас в профанстве и не способности воспринимать великие истины!)))
— Мы обладаем, — говорит он, — непогрешимыми методами, непобедимыми формулами, позволяющими нам властвовать над силами природы и разума. Но профаны недостойны таких откровений. Поэтому или вы должны восхищаться нами, и мы вовсе не обязаны сообщать вам, почему именно, или же следуйте за нами, то есть доверьтесь и повинуйтесь нам.
Люди, привычные к умственной деятельности, нелегко попадаются в обман; они знают, что истина не может быть посажена в клетку; она принадлежит тому, кто ее завоюет; она – секрет, который можно шепнуть на ухо, и тем осторожнее, чем более он лишен всякого значения.
Даже близкое знакомство с мистическими обществами не убедили меня ни в их влияние, ни в научные их познания. Что бы они ни болтали о своей легендарной древности, все они были основаны в лучшем случае во второй половине девятнадцатого столетия. Организованы они по образцу франкомасонства, представляют лишь подражание со своими вставками, слабую на него пародию. Без сомнения, розенкрейцеры существовали, особенно в Германии. Думаю даже, что это были более мистификаторы, чем мистики.
Я думаю, что слово «оккультизм» существует только со времени Средних веков. Ранее существовал «эзотеризм», что не совсем одно и то же. Греческие и латинские философы давали название «эзотерической секции» классу, составленному из избранных учеников, которым преподавались вещи, наиболее отвлеченные и непонятные для других учеников. Традиции эзотеризма в указанном мною смысле существовали и в первых веках христианства. В общем, я повторяю, древность оккультизма и учения его, ревниво хранимые в тайне, не восходят далее Средних веков. Основные его идеи почерпнуты в учениях языческих религий, у неоплатоников, в каббале и некоторых индусских источниках. Попав в Европу при посредстве арабов и персов, они нашли для себя весьма неблагоприятную почву в те времена, когда церковь, неотделимая от государства, считала враждебным государству всякое учение, отличное от христианства.
В самом деле, так называемая оккультная философия представляла собой, с одной стороны, остатки древнего язычества, упорно не желающего умереть, а с другой – мистическую зарю того, что теперь мы называем свободомыслием. Она заключала в зародыше не только революционные идеи, достигшие расцвета в XVIII веке, но и начало философской религии, обратившейся впоследствии во франкомасонство. Слишком легко было в те времена оказаться виновными в ереси, что влекло за собой смертную казнь. Поэтому Рабле, оккультист в своем роде, скрывал под неприличными выражениями независимость и оригинальность своих мыслей. Кунрат, Парацельс, Корнелий Агриппа облекли свой стиль в таинственные иносказания и темные символы и, несмотря на эту хитрость, с прудом избегли преследований.
Есть еще одна причина, чтобы держать в тайне оккультизм и в особенности магию. Тот, кто верит в силы, ускользающие от познания обыкновенных ученых и толпы, и верит в них совершенно открыто, неизбежно рискует прослыть если не помешанным, то, по меньшей мере, оригиналом. Люди среднего ума, во всех странах и во все времена, составляющие общественное мнение, неизбежно подвергнут такого человека остракизму. Но история всего этого умственного движения показывает, что оккультистами всегда были светские люди, монахи, врачи, философы, даже политики, одним словом – люди, которые должны были считаться с общественным мнением, не относиться легкомысленно к здравому смыслу окружающих. Окутывая тайной свои так называемые «знания», они, просто говоря, были только осторожны.
С другой стороны, нельзя не признать, что молчание может быть весьма действенной силой. В таком случае нет ничего необычайного в том, что оккультисты, даже с самыми хорошими намерениями, наложили на себя обет молчания, поняв все значение народной пословицы, по которой: «молчание — золото».
Немного стоят те факты, о которых все знают, и болтливые люди редко достигают каких-нибудь результатов. По словам Элифаса Леви, символ сфинкса заключал в себе четыре прекрасных совета для посвященного: «знать, хотеть, сметь, молчать». И четвертый совет, тонко прибавлял он, труднее всего исполнить. И это верно: серьезные, практические люди всегда стремятся выработать в себе это качество. Оно составляет только часть искусства властвовать, и на него способны только сильные характеры. Думаю, что не прошло еще время обществ оккультных в том смысле, что они тайно преследуют политические цели, но оккультизм как мистическое учение здесь совершенно не причем.
Идея тайны и молчания в применении к философии или религии всецело принадлежит прошлому. Она противоречит как словам Христа «не скрывайте светильника… что знаете, не держите про себя…», так и приемам современной науки, работающей при полном дневном свете. Меня невольно тянет к выводу, что при современном положении вещей весь этот хитрый покров таинственности не что иное, как мистификация. Костры инквизиции не зажигаются в наш век, зато легковерие не перевелось. Мало того, все секреты, которые хранят великие посвященные, в настоящее время в открытом доступе в интернете.
Бесчисленное множество женщин, слабых или чересчур богатых воображением голов, рассеянное и лихорадочное существование которых религия и здравый смысл не в состоянии регулировать – вот кто стремится пасть к ногам первого шарлатана, если только у того найдется хоть немного смелости, опытности, чтобы руководить ими, и в особенности если он сумеет, не выходя сам на свет Божий, произвести на них впечатление. Для этого достаточно придать искусно значение какому-нибудь учению или ритуалу, которые, будучи изложены ясно и определенно, поистине оказались бы слишком бедными и содержанием, и увлекательностью. Само слово «оккультизм» выбрано очень удачно в этом смысле. И вот люди как бабочки налетают, обжигая крылья, на эту свечу, неверный свет которой кажется ярче от искусственно сгущенной вокруг него тьмы. «Vulgus vult decipi» – говорит поговорка. И шарлатаны отлично это знают.
Ценность оккультизма и магии лежит в более глубоком знании наших внутренних сил, чем в официальной психологии или определенной «традиции» или учении. Но метафизика оккультизма, спутанная, составленная самыми различными авторами, все еще остается темною. Сведенборг, Корнелий Агриппа, Парацельс с его учениками, несколько священных апокрифических книг; ближе к концу XIX столетия – феминистский слащавый философ Сен-Мартен, фантастический историк Фабр д’Оливе, священник й мистик Лакуриа, математик Вронский и в особенности аббат Этьен Констан, он же Элифас Леви (для большей внушительности он перевел свое имя на еврейский язык), этот последний, лучший из них как стилист, сумевший блестящими или ироническими фразами прикрыть весь сумбур логически разрозненных идей – вот и вся библиотека оккультной мистики.
Таков запас духовного хлеба для голодающей души; притом лучшая часть его зарыта в куче бессмысленностей. Все это чернокнижное колдовство носит на себе отпечаток одновременно и поучительности и мистификации. Несвязные, отрывочные учения магнетизма и спиритизма искажаются здесь толпою шарлатанов и полоумных; все это в совокупности сводится, точно выражаясь, к смутной попытке «экспериментальной психологии». Сама идея – не абсурд и заслуживает внимания и разработки до последних ее выводов. Возможно, что после долгих усилий экспериментальная психология позволила бы нам научно помочь человечеству избавиться хоть от небольшой доли рабства и отсталости.
Астрология дала нам астрономию; алхимия – химию; магнетизм – гипнотизм. Будем надеяться, что оккультизм, магия, спиритизм дадут нам «психические науки». Весь излишний груз суеверия и мистификации отпадет сам собою. Разве только умы, влюбленные в чудеса и таинственность, задержатся на этом; большинство же здравых умов устремится к этому внутреннему миру, где немало плодородной почвы ждет еще разработки. Вот где истинная тауматургия.